– Будем знакомиться? – поинтересовался гость.

– А то, – ответила Даша и села, медленно опустив голые ноги на пол и не подумав поправить рубашку, обнажившую бедра.

Через несколько минут на табуретках, принесенных из кухни, стояла большая бутыль виски и какая-то закуска. Даша первой взяла стакан, налила до краев и выпила залпом. Затем откусила от яблока и налила себе снова.

– Однако, – усмехнулся синеглазый Никита. – Сразу видно: девушка зря время терять не привыкла.

– А чего нам тут нахлобучиваться, – засмеялась Даша. – Мы люди свои. Специалисты по недвижимости. Так что давай, догоняй.

Виски незаметно закончилось, Никита вышел из квартиры на пятнадцать минут, вернулся с бутылкой водки. Языки у всех развязались, никто никого особенно не слушал. Но Даша трезво фиксировала каждый брошенный на нее синий взгляд. Варька все болтала про свое дело, которое откроет с минуты на минуту.

– А подругу в дело не хочешь взять? – вдруг спросил Никита.

Варька нахмурилась, подозрительно посмотрела на собутыльников. Но тут Никита, хитро глядя на них, закурил что-то похожее на самокрутку. По комнате распространился сладкий запах. «Косячок!» – радостно завопили подруги и полезли к нему, пытаясь затянуться. С этого момента началось веселье. Все казалось страшно смешным. Соседи, колотившие в стенку, дикторша телевидения, которая отчаянно косила, глядя с экрана прямо на них. И смешно вел себя Никита, обнимающий Варю за плечи одной рукой и пытающийся раздвинуть Дашины ноги другой.

Проснулась Даша рано утром, сбросила со своей груди Варькин локоть, выбралась из-под скомканного пледа, нашла на полу свою рубашку, натянула на голое тело, босиком прошлепала на кухню. Там пахло кофе и дорогими сигаретами. Никита, умытый, аккуратно одетый, задумчиво стоял с чашкой в руке у окна. Он улыбнулся Даше и налил ей кофе. Она выпила его одним глотком и опустилась на угловой диванчик.

– А ты ничего, – сказал Никита. – Слушай, а я вчера серьезно: хочешь в дело войти с нами?

– Недвижимость? – растянула губы в издевательской улыбке Даша.

– Можно и так назвать. Я присмотрел приличную хату, нормально обставленную. Продумаем ваш прикид: знаешь, такие то ли гимназистки, то ли бизнес-вумен. Костюмчики, светлые блузки, высокие каблуки. Знакомитесь с деловыми мужиками, приглашаете на чашку кофе, а дальше – как пойдет, варианты разные могут быть…

– А бабки, я так думаю, тебе отдавать?

– Ну, мы договоримся в процентном отношении, как партнеры. У меня будут организационные расходы.

– Не-а, – покачала Даша головой. – Я под сутенерами вообще не работаю. Я сама по себе.

Лицо Никиты странно изменилось. Рот стал узким и длинным. На молодом лице вдруг ясно обнаружились глубокие морщины. «Да ему лет сорок, не меньше», – подумала Даша и поежилась под пристальным холодным взглядом. Она отодвинула чашку и встала.

– Пойду я. Мне пора уже.

И вдруг ее руки выше локтей как будто сжали тисками.

– Ты что из себя строишь? Кем себя вообразила, дешевка подзаборная. – Никита по-змеиному шипел ей в лицо. Она чувствовала кисловатый запах его дыхания.

– А что? Что не так? – невинно похлопала она глазами.

Он чуть ослабил хватку и тут же скорчился от сокрушительного удара коленом в пах.

Через десять минут Даша вышла из подъезда старого дома у Курского вокзала, вдохнула свежий влажный воздух и сладко потянулась.

Тамара Коркина всю ночь просидела за столом, на котором были разложены ее семейные фотографии. Вот они с Вадимом на пляже в Серебряном бору. Ей девятнадцать, ему двадцать. Они вместе учились в Плехановском институте. Познакомились на вступительных экзаменах, сходили куда-то пару раз и не то чтобы влюбились, просто им очень легко и уютно было друг с другом. Он приехал из Брянска и тосковал по дому, плохо чувствовал себя в общежитии. Она жила с вечно усталой, очень болезненной мамой, которая больше всего на свете ценила тишину и уединение. Тамара никогда не приводила домой друзей, а потом вдруг оказалось, что у нее больше и нет никаких друзей. Вадим матери, конечно, не понравился, но он был спокойным, нешумным, нетребовательным, и она просто перестала его замечать. А у Тамары появилась семья. Родной мужчина в доме. Она с удовольствием убирала, стирала, готовила, ждала его по вечерам. Как только он начал прилично зарабатывать, оставила работу. Тем более мать совсем слегла. За ней нужно было ухаживать. Из-за этого затянули с ребенком. Между Тамарой и Вадимом никогда не было страстных отношений. С самого начала они относились друг к другу как супруги, прожившие вместе много лет. Тамара даже думала, что Вадим просто такой нетемпераментный мужчина. Ее это устраивало. После смерти матери как-то все разладилось, обнажилось. Он стал приходить поздно. От него часто пахло спиртным, он научился повышать голос, хлопать дверью, раздраженно уходить среди ночи из спальни на диван в гостиную. Говорил, что ему мешает, как она шелестит страницами книги. Однажды она услышала, как он вернулся на рассвете. Слишком шумно передвигался по квартире, что-то бормоча себе под нос, включал воду в ванной, хлопал дверцей холодильника, а потом захрапел в гостиной. Она накинула халат и тихонько вошла в комнату. Ее муж развалился на диване совершенно голый, от него несло перегаром, а на шее, груди и даже внизу живота темнели какие-то пятна. Тамара подошла ближе и поняла: это следы порочных поцелуев. С тех пор она закрыла между ними дверь. Он больше никогда не знал, о чем она думает, что чувствует. Но на бытовом уровне общались как прежде. Только о детях уже никогда не заговаривали. Тамара не считала обид. Просто несла свой крест. Потому что по-прежнему считала мужа родным человеком. Она не знала, что ей делать со своей жизнью без него.

Тамара поднесла к глазам старый снимок Вадима. Добродушное лицо, ласковый взгляд, мягкая, нерешительная улыбка. Она смотрела на него долго, вспоминая, узнавая, ощущая. Потом изображение дрогнуло и расплылось в ее слезах. Уголки смеющихся глаз Вадима вдруг опустились, губы сложились в страдальческую гримасу, линия лба трагически надломилась. Тамара быстро отложила снимок и прижала обе руки к разболевшемуся сердцу. Но уже невозможно было унять ни эту боль, ни острую мучительную жалость, ни беспощадную работу собственного мозга. Больше не было ни воспоминаний, ни живого, безмятежного лица мужа. Она отчетливо видела лишь страшное, изуродованное тело. Тамара встала, походила по квартире, затем попила холодной воды из-под крана на кухне, положила капсулу нитроглицерина под язык. Все бесполезно. Чувство безысходности заставляло сердце биться с трудом, с острой болью, вытесняло воздух из легких, уничтожало всякий смысл Тамариной жизни. Дело даже не в потере близкого человека. Дело в том, что осталось ей. Труп, изувеченный убийцей. Мысли о женщине, которая наверняка была там с ним. Кто и за что мог его так ненавидеть? На что он был способен на самом деле? Завтра приедут из Брянска вызванные Тамарой родители Вадима. Ей нужно стоять рядом с ними и смотреть, как они читают акт экспертизы? Количество ножевых ударов, количество половых актов перед смертью, количество спермы… Количество их нерожденных детей… Мысли стали путаться. Не хватало еще сойти с ума. Одна, сумасшедшая, посреди горя и позора. Тамара вдруг поняла, что так просто дожить до утра она не сможет. Она открыла кухонный шкафчик и стала рассматривать коробочки с приправами, пузырьки со специями, не отдавая себе отчета в том, что ищет. Взгляд упал на бутылку с уксусной эссенцией, которая стоит тут неизвестно зачем лет сто. Тамара механически протянула к ней руку, взяла и сразу решила, что это и есть то, что нужно. Физическая боль, бессознательность, что угодно, только не эта мука. Тамара налила полный стакан бесцветной жидкости и выпила его залпом. Все зажглось мгновенно: горло, пищевод, желудок. Но лицо Вадима не исчезло, сознание осталось ясным, оно даже обострилось, и Тамара испугалась не смерти, а своего страшного предательства. Она бросает мужа именно сейчас, когда он так беспомощен и никому, кроме нее, не нужен. Тамара собрала все свои силы и встала на колени. Она только сейчас поняла, что упала на пол. Дотянулась до телефона, номер вспомнила сразу.